на хобот, – при дыхании клапан то вздымался, то опадал. «Шевелят носами», – сказал Ромеро.

Лица их светились в зависимости от настроения, то разгорались, то гасли, были то белыми, то желтыми, то синими. Изменение цвета не было похоже на удивительный язык вегажителей, скорее – они просто краснели и бледнели, как люди, только это было усилено до зловещести.

Орлан поднял голову – именно поднял: шея вдруг вытянулась, и голова пошла вверх – сантиметров на тридцать. Потом мы узнали, что разрушители так здороваются: они учтиво вздымают головы, как наши предки поднимали шляпы.

– Ни один из ходовых механизмов корабля не действует. Что вы сделали с ними? – спросил Орлан.

– Виноваты в этом вы, ведь вы их заблокировали, – сказал я.

Мы разблокировали их, но не знаем схем ваших механизмов. Объясни, как обращаться с ними.

– Этого не будет, – объявил я, – Командующий ими корабельный мозг поврежден. Но если бы мы и знали, как обращаться с аннигиляторами, мы все равно не раскрыли бы наших секретов.

Голова Орлана упала. Это было так неожиданно, что я вздрогнул, а Мери вскрикнула. Шея разрушителя исчезла, а голова наполовину провалилась в грудную клетку – при этом раздался звук, как при ударе хлопушкой. Над плечами Орлана теперь торчали лишь лоб и два глаза, и эти неисчезнувшие остатки лица синевато пылали. Так мы впервые увидели, как разрушители выражают свое неодобрение и негодование.

– Я сообщу об этом Великому разрушителю, – донесся из недр Орлана, словно из ящика, измененный голос.

– Пожалуйста. Могу ли я задать несколько вопросов?

Задавай, – голова его возвратилась на место.

– Что вы собираетесь с нами делать? Кто такой Великий разрушитель? Откуда вы знаете, как меня зовут и кто я? Как выучили наш язык? Каким образом проникли в наш звездолет?

– Ни на один из этих вопросов ответа пока не будет. А ответят ли тебе потом, решит Великий.

– Тогда хоть скажите, что мы можем делать и чего – не можем.

– Можете делать все, что делали прежде, за одним исключением: доступ к механизмам корабля запрещен.

– Раскройте экраны в обсервационном зале. Надеюсь, вам не повредит, если мы полюбуемся вашими красочными светилами?

– Светилами любоваться можно, – бросил он, упархивая.

3

В отчете Ромеро описаны те первые дни плена, когда мы еще находились в звездолете, – и наши тревоги и недоумения, и овладевшее многими отчаяние, и бешенство, клокотавшее в других, и знакомство с суровыми стражами, и столкновения, возникавшие между ими и нами. А я из тех дней всего яснее запомнил, что меня непрерывно грызли жестокие вопросы, я непрестанно искал на них ответа и ответов не находил, а на некоторые и сегодня, по прошествии многих лет, ответить не могу. И самым мучительным было то, что я пытался определить степень моей вины в том, что случилось, – и ни на кого не мог переложить ответственности. Везде было одно: моя вина. Временами от этих мыслей сохла голова!

Я рассказывал об этом только двум людям – Мери и Ромеро, и оба спорили со мной. Мери считала, что это лишь катастрофическое сочетание несчастных обстоятельств, Ромеро твердил, что психологию нужно оставить историкам, а мое дело – анализировать положение.

– Я понимаю, как странно, что именно я обращаюсь с призывом забыть о психологии. Друг мой, копается много в прошлом тот, кто пасует перед будущим, а ваша область – будущее, уж таков вы. Давайте лучше распутывать загадки, поставленные появлением разрушителей.

Маленький космонавт с Астром лучше, чем Мери с Ромеро, разобрались в моем состоянии. Камагин остановил меня возле обсервационного зала.

– Адмирал, – сказал он, волнуясь, – у вас есть все основания быть недовольным мною…

– У вас еще больше оснований быть недовольным мною, Эдуард.

– Нет! Тысячу раз – нет! – воскликнул он. – Даже МУМ не предвидела того, что свершилось, а человек, вы или я, всегда не больше, чем человек. Я давно собирался извиниться, Эли…

Астр в тот же день сказал мне:

– Мне очень жалко тебя, отец!

Он сидел в моей комнате и смотрел стереопейзажи незнакомой ему Земли – Гималаи, Сахару, стоэтажные здания Столицы.

– Почему? – спросил я рассеянно.

Мне показалось, что он говорит о том, что видит.

– Я подумал, что не ты, а я адмирал и что я сжег два своих корабля, а третий сдал в плен… И мне не захотелось жить, а ведь тебе хуже, ты – не играешь в адмирала…

– Играй, пожалуйста, в игры не выше солдата, – посоветовал я и вышел из комнаты. Я страшно разнервничался.

В обсервационном зале изо дня в день мы видели одно и то же: яркие звезды, зеленые огни эскадры.

То ли разрушители не хотели, чтобы мы разобрались в астрографии их полета, то ли механизмы корабля разладились, но трудно было понять, куда и с какой скоростью движется вражеская эскадра. Ясно было только, что мы несемся в центре флота и чужие корабли своими полями тащат наш замерший звездолет.

Оранжевая понемногу отклонялась от оси полета. В зените появилась другая звезда, горячей, почти синяя, но неяркая.

Со временем и она осталась в стороне, а приборы показали, что звездолеты выбрасываются в Эйнштейново пространство. Мы снова увидели – уже в оптике – малоприметное белое светило и темную планетку, ее спутника.

– Если здесь их база, то она хорошо укрыта, – сказал Камагин. – В этом переплетении гигантов и сверхгигантов непросто отыскать белого карлика, а затерянный в темноте спутник просто незаметен.

4

Звездолеты уносились в черноту, их пронзительные огни тускнели. Когда «Волопас» пошел на посадку, осталось около десятка кораблей.

Этот день я запомнил навсегда. Наши галактические суда не умеют причаливать к планетам. А гигантские корабли разрушителей опускались на поверхность легко, словно авиетки. На плоской равнине в считаные часы возникла своеобразная горная страна.

И на одной из долинок между звездолетами врага плавно опустился «Волопас».

– Выходить, – приказал Орлан.

Он появился в обсервационном зале с двумя телохранителями, бесстрастный, похожий на призрак, хотя теперь мы твердо знали, что и он, и его охрана вполне вещественны – уже не один Осима дотрагивался до них и сталкивался с ними.

Я распорядился надевать скафандры. Орлан отменил мой приказ:

– Излишне, адмирал Эли. На базе все условия, в которых вы нуждаетесь: атмосфера с азотом и кислородом, вода, привычные вам гравитация и температура, даже ваш любимый зеленый цвет.

Из «Волопаса» выкатили причальную площадку. Я вышел с Мери и Астром. Астр радостно сказал:

– Отец, правда, эта планета напоминает Землю? Мама говорит, что нет, а по-моему – похожа!

Если планета и походила на Землю, то так